“В тех намеках, которые я вводил, есть проблеск того, что Пруст называет общими законами, которые регулируют перспективу нашего воображения” (стр.350).
Один из законов: есть такие элементы знания, которые с точки зрения включения в индивидуальную картину мира альтернативны. Либо одно, либо другое, но никогда вместе. Взгляды Сен-Лу и Марселя “с двух сторон бесконечности упираются в лицо Рашель, как в белый лист бумаги, навсегда, неотвратимо разделяющий эти две бесконечности, которые нельзя держать одновременно” (стр.350). Сен-Лу и Марсель существенно различно воспринимают Рашель. Один видит привлекательную девушку, а другой - профессионалку.
В альтернативности компонентов картины мира проявляются ограничения связности. Связная картина мира годится для прогнозирования, как основы выбора наилучшего поведения.
Очень резко проявляется альтернативность памяти ландшафтов. При грубых изменениях ландшафта новая карта сразу и почти безвозвратно вытесняет прежнюю в сознании. Этому можно дать историческое объяснение, но сейчас грубое антропогенное влияние на окружающую среду приводит к возникновению у людей, никуда не уезжавших, специфической отрицательной эмоции - ностальгии.
Второе: в нашем сознании есть такой материал, “о начале которого не имеет смысла спрашивать, ибо он сам является началом. Началом, по отношению к которому мы ожидаем раскрытия каких-то связей в самих себе. Не в мире, а в нашей душе” (стр.351). Этот материал - источник “нулевой субъективности”, не имеющей индивидуальных качеств и свойств. С эго запоминанием не связана никакая индивидуальная история, обстоятельства предъявления-запоминания.
Источником “нулевой субъективности” является врожденная структура мозга, предопределяющая многое в работе сознания. В этой структуре - субъективность вида “человек”. Эта структура передается от меня детям, не изменяясь.
Где хранится то, что я непроизвольно вспоминаю, до момента воспоминания? Где длится этот давний звон колокольчика, который я не слышал секунду назад и который возник сейчас в моей памяти, приведя с собой целый живой комплекс других образов?
Модель переключения информационных контекстов в работе мозга позволяет правдоподобно объяснить многие особенности непроизвольного воспоминания. Хотя вопрос о форме хранения неактивных контекстов и в этой модели не имеет однозначной интерпретации. То ли элементы вспоминаемого постоянно размещены в определенных мозговых структурах в форме, допускающей их использование в прогнозном моделировании, и эти структуры подсоединяются к супервизорной части мозга на выделенный квант времени. То ли действует какой-то механизм выгрузки и загрузки информационного массива, содержащего всю информацию, необходимую для возобновления моделирования средствами инвариантной по отношению к обрабатываемому материалу структуры мозга, начиная с состояния на момент прерывания.
Попутное замечание: “Иначе говоря, роман должен быть достаточно большим для дления того, что неизмеримо, - для этого нужно время” (стр.352).
“Истории мысли, истории нашего сознания как бы сопутствует следующий закон: если мы что-то делаем и можем что-то увидеть в результате действительно сделанного, то мы увидим то, что видели всегда, то, что было всегда” (стр.353). Толкование этого многозначительного сообщения о “как бы законе” ММ не дает, но зато очередной раз говорит о неприспособленности языка. “Говоря об этом, я пытаюсь выбирать разные термины, причем ни один из них не имеет обязательности. Они созданы и существуют для того, чтобы помочь нам в работе размышления над своим опытом, но не для того, чтобы представить посредством этих терминов какую-либо теорию” (стр.353). Тут же есть ссылка на апейрон у Анаксимандра (соответствует “неопределенному” и “безразмерному” у ММ). “А то, что вырастает из неопределенного, - называлось семенами. Мы тоже, вслед за Прустом, придем к семенам” (стр.353).
Возвращаясь к предмету рассмотрения, ММ связывает “две нити: нить топологическую - связности или несвязности точек, и нить длительности. Мы предположили, что нечто длится в каком-то резервуаре безразмерного “я”, или в нулевой субъективности, не имеющей измерения, не имеющей внутреннего” (стр.353). Индивид не способен обнаружить этот резервуар в себе. Но возможна “психология во времени” или объемная психология. Она не ограничивается психологией свойств и качеств - плоскостной психологией. Но время (как дополнительное измерение объемной психологии) отличается от того единственного времени, которое нам известно. Движение в нем не похоже на прохождение временной последовательности состояний. [Так что временем это измерение названо без обязательности.]
“Я говорил, что переход из одной перспективы в другую и соединение одной перспективы с другой совершается не прямо, не прямым движением в последовательности, но вбок. Именно слово “вбок” для меня есть метафора изменения самого себя, выскакивания в ту точку, к которой простым продолжением своего взгляда, - то есть продолжением своих качеств и свойств, без того, чтобы у тебя не было машины изменения тебя самого, - прийти нельзя. Роман, или текст, или произведение есть машина изменения самого себя” (стр.354).
ММ указывает на слово “топос” для замены во многом равнозначных у Пруста “времени” и “пространства”, как обозначения дополнительного измерения в объемной психологии, “где возможна связь, где перспективы могут быть соединены” (стр.354).
В романе Пруста есть время как время романа, в котором проходит последовательность смены впечатлений. Но есть невидимое измерение времени (этот “топос”). И “объем романа полностью определен тем, что он должен быть достаточен, чтобы высказалось то, что существует в невидимом измерении времени и длится в нем. Например - звучание колокольчика” (стр.354).
У Пруста в “топосе” длится и участвует в формировании всей духовной жизни героя поцелуй матери перед сном. Этот поцелуй “кристаллизует неизбывную, чудовищную потребность Марселя или просто субъекта в другом существе...” (стр.355). Для ММ здесь важна не конкретная психопатическая черта героя, а эффект представления в ней другого пафоса, как бы зашифрованного.
Создавая роман, Пруст освобождается от патогенного предмета (длящегося в объеме его психологии вечернего поцелуя матери), уясняя, что его любовь к Альбертине содержала в зашифрованном виде потребность в другом существе (любом?). И далее - за этими элементами индивидуального сознания скрывался другой пафос - овладеть временем, “остановить утекающее время, если под утеканием времени понимать какие-то дыры в пространстве, через которые убегают близкие люди, без которых он не может. ... На самом деле - надо овладеть временем, а мне кажется, что я люблю Альбертину” (стр.355).
Чтобы дать освобождение автору, роман должен быть достаточно большим и вместить достаточно продолжительный опыт автора. Он растет как раковина, формируя самого автора, как улитку в раковине.
В романе множество разных “я” каждого героя, включая автора. Связность каждому образу придает одно из “я” - то которое невидимо, неопределенно, без качеств и свойств - безразмерное “я”. “И это же “я” есть “я” поэта или художника, или, на другом языке, некоторый действительный внутренний человек. Но всегда лишь возможный человек. Никогда не этот“ (стр.356). “Безразмерность” здесь эквивалентна универсальности - “внутренний универсальный человек” (стр.356).
Еще раз о природе “внутреннего универсального человека”: это внутренний, “встроенный” в виде структуры мозга универсальный оцениватель. Его конкретное содержание - объект и результат биологического отбора. Цель его функционирования - максимизация потенциала человечества. Работает он в каждом человеке. Кроме конкретного качества этой органической структуры индивид обладает еще уникальным сочетанием элементов используемой картины мира, полученных “на доверии” от других людей и полученных в качестве личного опыта. Несовпадение универсального человека и индивида, носящего его в себе, состоит в несовпадении оптимумов поведения - “природного” и конкретно исторического или биографического.
В романе, как и в собственном сознании человека его различные “я” появляются и действуют в режиме интермитенции - перемежающейся лихорадки. ММ цитирует Пруста: “Что это за существо, я не знаю. Я знаю лишь одно, что оно возрождается по связям звука гармонии и умирает, когда гармония перестает звучать, возрождается, когда встречает другую гармонию, питается лишь общим или идеей и умирает в частном, но в то время, пока оно существует, его жизнь приносит экстаз и счастье, и лишь оно должно было писать мои книги” (стр.357). Так говорит автор о собственном “я”.
Но есть “Поэт один с самого начала мира...” (стр.357), и “сама теория метемпсихоза, то есть переселения душ, есть мифологическое отражение реального свойства нашей духовной жизни, а не выдумка” (стр.357). “Но мы знаем, что начать нельзя, мы не можем выйти в начало сознательной жизни, потому что сознательная жизнь есть то, вопрос о начале чего не имеет смысла” (стр.357, стр.358).“Это одно существует с начала мира, но жизнь его интермитентна, говорит Пруст. Перемежающаяся и такая же долгая, как жизнь человечества” (стр.358).
Тут уж нужно определиться - универсальный человек (“поэт один”) появился с начала мира или вместе с человечеством? Эти сроки не совпадают. Выбор имеет смысл, он должен предшествовать серьезному разговору, но этот выбор не может быть предметом дебатов. Манипулирование позициями правомерно только в качестве художественного приема.
ММ говорит о символических соответствиях или символической перекличке между поэтами - correcpondances, “помимо и поверх реальных связей последовательности, помимо расположения человеческих жизней в режиме обыденной и повседневной” (стр.358).
Через текст, через произведение есть выход к этому универсальному интермитирующему “я” в человеке-авторе. Во-первых, “нужно построить метафору, иметь стиль. Стиль - не как украшение воспринятого, а, как выражается Пруст, - некий бессознательный костяк, покрытый нашими сознательно выбираемыми идеями, но такой костяк, который как раз и порождает то, что входит в содержание произведения, обладающего стилем” (стр.358).
Стиль - это и врожденное, и неконтролируемое благоприобретенное. Но формируется он в процессе сознательного построения текста. Особенность процесса - в равноправном и неделимом участии всей картины мира, всего аппарата мышления в любом действии человека. Что будет результатом действия - дом, текст, не суть важно для анализа. Когда создавались мегалитические композиции, разницы между сооружением и текстом вообще не было. Современные технологии фиксации текста сводят к незначительному уровню энерго-массообмен в писательском деле. Существенной остается только информационная сторона произведения.
Метафора - ключевое понятие для стиля. Любое описание должно позволить читателю классифицировать ситуацию, распознать образ. Как и в жизни, результатом распознавания или классификации должно быть отнесение к известному классу. Для известного класса есть известное слово. Классы образованы и образуются по признаку единства реакции, единства действия в однородных ситуациях.
Распознавание или классификация всегда идут с дефицитом данных, умноженным на дефицит выделяемых ресурсов мозга. Результат получается неоднозначный, но с приписанной внутренней оценкой доверительности.
Стиль определяется тем, как автор набирает данные, какой объем данных считает достаточным, каков набор располагаемых действий, а, значит, в каком наборе классов предполагается провести классификацию.
“Значит, восприятие чего-то требует машины, скомпанованной структуры, чтобы воспринятое порождалось не естественным функционированием нашего аппарата восприятия, а внутри работы этой машины или этой структуры” (стр.358, стр.359). Такова роль произведения. [Возникает проблема адекватности того, что можно понять, читая или создавая произведение, и реального мира.]
“Во-вторых, восприятие чего бы то ни было в его реальности, а не в видимости и не в иллюзии, требует присутствия - полного, неделимого и нерастраченного” (стр.359). Важен непроизвольный характер такого присутствия.
У Пруста: “Факты, поскольку они не порождают наши верования, не разрушают их” (стр.359). ММ развивает эту мысль: “Повторяю, нашему восприятию недоступны просто факты. Потому что восприятие располагается по структуре верований или пафосов. Эти пафосы не порождены предметами” (стр.359). И любовь порождена не предметом любви.
Получаемые сейчас через сенсоры факты из мира вещей составляют лишь малую часть объема информации, образующей используемую картину мира любого человека. Достоверность классификации этих фактов оценивается самим индивидом, как правило, низко. Это обеспечивает устойчивость дерева понятий - каркаса картины мира. И уж совсем маловероятно перестроить корневые структуры дерева понятий, на которых успело нарасти множество важных и испытанных (с высокой оценкой достоверности) ветвей. Верования - понятия, перестройка которых индивидом признается неприемлемой по затратам и последствиям.
ММ очередной раз сопоставляет (противопоставляет) произвольное и непроизвольное вспоминания. Чтобы иметь возможность однажды непроизвольно вспомнить и понять, нужно в момент контакта (предъявления) вложить себя в предмет, ситуацию. Образно говоря, “если я вложил себя во что-то и вложенные куски меня живут уже своей жизнью, от меня независимой, будучи продолжены в предметах и скованные их рамкой, как у Данте души самоубийц живут, скованные корой деревьев, - тогда есть шанс, что я могу вспомнить” (стр.359).
Нужно в момент контакта с внешним объектом пережить “полное включение”. Лишь тогда сохраняется контекст, который может быть использован (активизирован) позже.
Полное восприятие или непроизвольное воспоминание - все это “не мое действие, а естественное действие некоторого сознательного бытия, которое мы называли неопределенным, безразмерным, неизмеримым. Тогда на уровне возможных действий самого субъекта или самого ищущего и испытующего человека остается лишь одно: оставлять и расширять пространство, в котором это естественное действие может совершиться” (стр.360).
Непроизвольное воспоминание, полное восприятие - это эффекты, хорошо описываемые моделью переключения информационных контекстов в вычислительных системах. Само переключение инициируется некой мозговой структурой-планировщиком по некоторому закону. Похоже, что этот закон использует динамически назначаемые приоритеты для контекстов, обеспечивает гарантированный минимум ресурсов мышления для каждого хранимого контекста, учитывает разную цену ресурсов мышления в различные периоды времени, учитывает логическую связанность различных контекстов.
ММ повторяет: “Ведь мы уже установили закон, что чувствуем мы в одном мире, а называем в другом. Этот разрыв можно максимально уменьшить, но полностью заполнить его нельзя. Узнать же, что на самом деле я почувствовал, требует всех “я”. И на уровне стиля или моего мышления - требует транскрипции. То, что Пруст называет транскрипцией, или, в других случаях, амальгамой, требует, в свою очередь, соединения точек различных “я”. Тогда то, что мы называем текстом, станет способом переключения из одного “я” в другое. И нет другого способа” (стр.360).
Это место текста ММ не удается непротиворечиво интерпретировать.
С одной стороны, различные “я” - это отдельные комплексы критериев оценки ситуации при выборе наилучшего поведения. Эти комплексы дают свои частные оценки, а поведение выбирается на основе обобщенной оценки. Выбор по отдельным частным оценкам, если бы выбор производился непосредственно по ним, оказался бы иным, чем на основе обобщенной оценки. Обобщенная оценка специальным образом объединяет различные “я” человека.
С другой стороны, речь идет о тексте, как способе переключения из одного “я” в другое. Но взаимодействие различных “я” не носит характер переключения. Строкой ранее говорилось об интеграции, наложении различных “я”. Переключение относится к другому - к ситуациям, к контекстам.
Получаются неразличимыми (в тексте ММ)различные “я” - по набору своих свойств и качеств, и различные “я” - по участию в разных ситуациях.
“Если не оживет “я”, жившее в этой точке, то мы не сможем прийти к тому, что было фактом для этого “я”. А то, что кажется фактом, всегда уходит корнями в пафос” (стр.360).
Блики наших желаний или пафосов раскрашивают лица, до того не имевшие черт, людей, которых мы видим. Сен-Лу любит Рашель, и что бы ему не говорили о ее реальной жизни, “он будет видеть таинственную конкретность, которая является законом любви и которая всегда имеет другую интерпретацию для того, что известно всем” (стр.361). Еще раз: “Факты не порождают верований, поэтому они их и не разрушают” (стр.360).
ММ на примере рассказа Музиля (ведь рассказ - это “экспериментальное проигрывание возможностей нашей психики и наших эмоций” (стр.361)) показывает, как любовь заставляет героя поверить в непорочное зачатие беременной возлюбленной.
Собственные качества пишущего и собственные качества читающего - то, что отдаляет их от универсального человека без индивидуальных качеств, затрудняют достижение полноты восприятия. “Если мы что-то хотим узнать, то прежде всего в области узнавания мы должны не допускать в самих себе, не предполагать, не приписывать себе как автору построения текста или возможных последующих решений никаких свойств (скажем: я ревнив, я скуп). Поскольку то, что нам кажется свойством, есть лишь отложение динамического сцепления сил” (стр.362).
Пожелание пишущему и читающему отрешиться от собственных индивидуальных качеств невыполнимо. Действующий постоянно процесс оптимизации поведения, включающий картину мира и систему критериев, в очень малой степени контролируется сознанием. Попытка сознательно отрешиться от чего-либо в действующем процессе оказывается просто включением дополнительных критериев в самую динамичную, образованную личным опытом часть системы. Это вполне может еще дальше увести конкретного человека от универсального человека.
Внимание человека привлекает то, что связано с его жизненными потребностями. И то, как человек разбирается в проблемах, вытекает из его жизненных потребностей. “Нам жизненно необходимо иметь Рашель. Однако, чтобы увидеть законы, а не просто реализовать их, мы должны ввести безличное “я”. Или, как выражается Музиль, - “человека без качеств” (стр.362).
Пруст говорил о “позитивной, почти медицинской философии” (стр.362), которая считает свойством человека некий фиксированный остаток (отложение) пережитых страстей, привычек, и занимается использованием этого остатка для организации согласованного с ним существования человека. Пруст считает, что таким образом закрывается возможность что-либо понять в мире и в себе. Даже свойства характера не есть что-то, присущее человеку.
Утверждение, что свойства характера как и остаток пережитого не являются чем-то присущим человеку, может быть понято в том смысле, что ни одна из частностей сама по себе не предопределяет поведение человека. Работает огромный информационный комплекс. Поведение, выбираемое с использованием обобщенной оценки, не совпадает с подсказками частных суждений и воспоминаний.
ММ переходит по ассоциации к вечному вопросу эстетики: обладают ли сами предметы эстетическими качествами или не обладают. По Прусту эстетические качества нельзя представлять чем-то вроде материальных объектов. Нужно “медленно давать вызревать эквивалентам этих предметов в своем собственном сердце” (стр.363). “Таким образом, мы понимаем, в какой сложный кристалл должны выпадать из раствора предметы, чтобы обладать потом для нас эстетическими качествами” (стр.363). То есть, эстетическими качествами обладают объекты сознания.
“Спиритуальная статуя” - так называет Пруст то неизменное верование, на которое опирается характер человека, личность. “Это служит у него общим названием для всего, что представляется нам в виде качеств и свойств явлений, предметов, людей - спиритуальная статуя” (стр.363). Выйти из-под ее влияния - необходимость для автора.
Не описывать свойства и качества предметов, а создавать их образы наложением разных временных пластов, разных перспектив, разных точек зрения. “То, что описывается, вообще не выступает как свойство предмета” (стр.363).
ММ говорит о приемах описания у Набокова. “Аналогичную попытку мы встречаем, кстати, и у Набокова - предметы у него описываются как живые существа; главная метафора у Набокова всегда зрительная, световая. ...Такое описание само является элементом в движении субъекта к освоению предметов, превращая их в часть его жизни. И поэтому поверхность предметов в комнате становится враждебной, падающие на нее лучи света не только как бы отскакивают от поверхности, но еще и отталкивают персонажа, воспринимаются как враждебно на него направленные” (стр.364).
Лишняя детализация противопоказана. У Набокова - герой вышел из отеля и пошел направо. “Почему, собственно, пошел направо? Ведь если пошел направо, то это, очевидно, может быть элементом какого-то смысла, заложенного в самом произведении. А так - можно пойти и направо, и налево. Не готовая ситуация свойств, а движение смысла, после которого появляются свойства” (стр.364). Так в фильме Рене “Providence”, где на экране присутствует сценарист и на глазах зрителя переделывает сюжет. И герои фильма - знают сюжет, и он стесняет их действия.
БИГЛОВ Ю.Ш. КОНСПЕКТ ЛЕКЦИЙ О ПРУСТЕ МЕРАБА МАМАРДАШВИЛИ С ЗАМЕТКАМИ ЧИТАТЕЛЯ, ИСПОВЕДУЮЩЕГО ДЕЯТЕЛЬНЫЙ ПЕССИМИЗМ г.Белгород, 2000г.
