ММ возражает против утверждения, что страсть слепа. “Только ясность превращает нечто в страсть или неразложимый пафос” (стр.426). И для злобы “нужна страсть, нужна эмоция - эмоция истины, как он ее видит. Он ясно видит, что наказывает провинившегося. ... Следовательно, только ослепление страстью мешает нам видеть. Но дело в том, что как раз такое ослепление и есть проявление истины. Человек по природе своей может действовать только со страстью, только интендируя истину (иначе не имеет смысла и просто лень)” (стр.426).
Мы ищем подтверждение собственных истин и, если наблюдаем нечто, что может быть, пусть с натяжкой, принято за такое подтверждение, решительно приступаем к реализации связанных с “надежной” истиной планов.
“Именно интендировать - а не понимать или знать” (стр.427). Вот что нужно человеку для действия. В Альбертине интендирована богиня времени. “Назовем богиню времени, пока условно, - истиной. Но мы имеем дело не с истиной, а с инстанцией. Истина интендирована чем-то другим. Любовью к Альбертине, ее качествами и так далее. Конечно, злоба человека тоже интенциональная злоба, в ней что-то интендировано” (стр.427).
Увидеть в некотором событии нечто новое трудно. Да и новое - действительно редкость (в историческом аспекте). Обычная и полезная деятельность мышления - классификация, где наблюдаемое соотносится с априори имеющимся ограниченным набором классов - истин, возможных реакций. Поэтому с оправданным энтузиазмом воспринимается даже косвенное подтверждение состоявшегося решения, как полученное в качестве ответа в школьной задачке “красивое” (например, целое)число.
ММ называет второй формой смерти (забвение - первая форма) прокисшую злобу неудовлетворенной страсти.
Существенно, что воображение включает свои элементы в интендированную реальность или в интендированный объект. “Значит, объекты не только интендированы, они еще и воображены. В каком-то смысле можно сказать, что мы действуем в видимом мире, но видим то, что воображаем” (стр.427). Попробуйте по памяти нарисовать конкретного человека, и вы убедитесь, что не видели этот нос, глядя в лицо. [Пример интендирования - антисемитизм в российской глубинке. Люди, не видевшие вблизи еврея, как само собой разумеющееся принимают комплекс юдофобии. Пафос ксенофобии интендируется в воображаемую фигуру еврея.]
Мы видим то, что воображаем. Это означает, что результат прогнозирования (моделирования в картине мира) используется мышлением в оптимизации поведения, даже опосредуя живое наблюдение.
“Мы интендируем что-то посредством чего-то, и интендированное не есть знаемое и осознанное. Интенция - это не предмет и не результат рефлексивного сознания. Продуктом и содержанием рефлексивного сознания являются как раз качества... Получается, что объекты интендированы и видимы воображением, а не глазом (глазом мы не видим, глазом мы действуем в мире). Воображение вбирает в себя то, что я называл метафизическим элементом, то есть элементом далее неразложимой и непонятной избыточности сознательной жизни, ее продуктивности” (стр.428).
Нельзя признать оправданным отнесение элементов воображения к непонятной избыточности сознательной жизни. Воображение - это моделирование в картине мира. В поисках наилучшего поведения проигрываются различные варианты - сценарии. Учитывая стохастичность мира, некоторые сценарии могут не учитывать (считать нестрогими) некоторые ограничения реализуемости.
В результате, пафос оказывается больше, чем предмет, на который он замкнут, он явно больше.
Другая сторона вопроса: связь необратимости с активной ролью воображения. “Знаком необратимости является именно интендированность или включение элемента воображения с содержащимся в нем метафизическим элементом” (стр.428). Все можно повторить (снаружи), но моя картина мира - уже новая, в нее уже включен опыт, в ней уже образовались новые связи. Поэтому произвольно вернуться назад в прошлое невозможно.
“Как впечатление запаха боярышника не есть запах боярышника - оно уникально” (стр.429), так отличается от того, “что мы видим и испытываем в рамках предметного взгляда” (стр.428, стр.429), особый безначальный (избыточный, тавтологичный) материал нашей душевной жизни, все содержащий в себе. Анаксимандр называл семенами такие свойства нашей духовной жизни. В них есть все, но ничто из этого всего не содержится в готовом выделяемом виде, и из семян может ничего не прорасти. “Здесь заложены и воображение, и знак - но не как элемент системы знаков, а как знак неизвестного, иероглиф. ... Это был знак истины. Не сама истина, а знак ее” (стр.429).
А чтобы извлечь истину, нужно пройти свой Путь. В этот путь человека зовет “сладко-тоскливое желание неизвестного. Это одна из величайших радостей, которая может нас посетить” (стр.430). Трудно прийти в движение, трудно “углубиться, чтобы от знака истины прийти к истине. Но тем не менее если делать что-то, то только это. Другого не дано” (стр.430).
Сладко-тоскливое желание неизвестного - это наличие свободных ресурсов (времени, физических сил, внешних запасов), снимающее необходимость очевидных и немедленных действий, и одновременная принужденность срочно искать способ инвестирования этих ресурсов, ведь они быстро обесцениваются. Время уходит, организм стареет, внешние запасы съедает инфляция.
“Истина есть интерпретируемая истина” (стр.430). Это утверждение предлагается понимать не как предложение расшифровки истины в знаке, а как представление о возникновении читаемого в процессе чтения знаков при участии безначального в нашей душе.
“Качество - это одновременно интенсивность, различность или от-личность, знак и воображаемое” (стр.430). Воображаемое - то чего нельзя знать, “нельзя знать путем вывода из общего, из уже существующего знания. Знание есть, но то, о чем это знание, - знать нельзя. Можно понять, только вложившись. ... В мою испытующую голову не могут войти уже существующие знания (хотя, может быть, своим опытом я приду именно к ним)” (стр.430). И это знание нельзя получить просто наблюдением внешнего объекта, ведь это мы сами интендируем в объекты некие качества, делаем объекты представителями качеств. Чтобы прийти к пониманию, нужно углубиться, пройти нулевую точку нашей жизни, “где все уравнено, где сведены все качественные и количественные определения” (стр.431). Это движение происходит “не в видимом и иллюзорном мире свойств, атрибутов, количественных различий” (стр.431).
“В этой точке пересечения сознания с бытием все события и предметы в мире связаны с актами их восприятия. И в этом смысле воспринимаемое событие одновременно сознанию, поскольку последнее по определению предполагает, что содержание события совпадает с моим знанием, что событие произошло” (стр.431). Тогда существует “устойчивое тождество “я” по всем пунктам наблюдения” (стр.431). Астрономические понятия широко используются Прустом. В астрономических понятиях тождество “я” по всем пунктам наблюдения значит, что когда мы видим звезду, “событие “звезда” по содержанию предполагает мое знание о том, что событие совершилось, я его наблюдаю совершенно отвлеченно от вопроса, что, быть может, она давно погасла, а ее свет до нас еще не дошел” (стр.431). И - отвлеченно от вопроса, что такое звезда, сгусток вещества или душа, как считал Шарль Фурье. “На цоколе его памятника так и написано (это фраза из его текста): аттракции пропорциональны судьбам” (стр.432). ММ предлагает под судьбой понимать “интендированную часть нашей сознательной жизни” (стр.432), то есть то из своего сознания, что мы вложили в объект. Тогда объект нас притягивает, влияет на наше поведение тем сильнее, чем весомее наше вложение в него, наше судьбоносное вложение в мир.
Существенно, что интендируя качества в объекты (делая их представителями качеств), мы тут же теряем контроль над процессом, вернуться нельзя. “Включением себя в мир мы одновременно создаем истину (чтение создает читаемое) и одновременно теряем ее в сознании. Мы создаем ее, теряем в сознании, и она идет далее как бы своим ходом, по законам. Истина, или реальность, или бытие” (стр.432, стр.433). Предметы становятся фигурациями нашей сознательной жизни, они раздуваются или, наоборот, сжимаются, втягиваются из внешнего мира в некое живое поле нашего сознания, пускают там корни. Там - настоящая реальность этих предметов. “По аналогии с реальностью шахматной игры, где все зависит от расположения фигур в напряженном поле сил. Причем это непрерывно складывающаяся и постоянно меняющаяся конфигурация” (стр.433). Повторение внешнего после прорастания в сознании бессмысленно.
Литература (реалистическая), описывающая “торчащие на экране внешние части предмета” (стр.433), также бессмысленна. От такого реализма ускользает главное.
ММ использует образ воронки, ограничивающей наши возможности движения по поверхности наблюдаемого и упирающей нас (наше внимание) в землю у наших ног. “Чтобы я нырнул в той точке, в которой стою, а не просто смотрел на мир и сравнивал предметы внешнего мира” (стр.434). Воронка состоит из двух составленных вершинами частей. В отрицательной части - мир вещей. В вершине - переход из мира вещей в пространство понимания - в положительную часть. “Чтобы понять что-то, я должен быть втянут в пространство понимания. То есть быть не там, где предмет, не в его пространстве, а в пространстве понимания. Поскольку понимание не сводимо к элементам и предметным частям понимаемого. ... Но чтобы попасть в понимание, нужно очень напрячься, потрудиться” (стр.434).
“Передать понимание нельзя. Нельзя понимание в вашей голове сделать конечным звеном цепи моего рассуждения. Нет такой непрерывно проходимой цепи. Понять ты должен сам” (стр.435). Символы диалога (Сократ - Платон), символ воспоминания, как всплывания чего-то из глубин нашей жизни, майевтика - служат для обозначения процесса рождения понимания в самом человеке.
Последовательность движения к пониманию и последовательная связь точек нашей сознательной жизни не совпадают. События здесь происходят как бы на разных высотах, в разных планах. Есть ощущение перескока. “Какой-то узел извне, со стороны собирает что-то с разных точек пространства и времени. ... Перед событием всегда будет зазор, некая пустота неопределения, которую мы не можем заполнить никаким детерминизмом. А когда мы говорим, что должно вспыхнуть “само”, то фактически понимаем, о чем идет речь. Мы говорим: “сам должен понять” или - “это бывает”” (стр.435).
ММ считает, что нужно заниматься анализом перехода к пониманию, анализом сопутствующих ограничений.
Произведения искусства - артефакты. “Артефакты вообще есть структуры, которые внутри себя генерируют такое понимание, которое естественным образом в естественном режиме психики в нашей голове не рождается. ... Нельзя знать наблюдением свойств предмета, потому что в предметах этого нет. Вообще. В Альбертине нет моей любви” (стр.436).
Произведения искусства - учебные клипы. В этом - одна из важнейших функций искусства.
ММ использует термин “пространство состояний” для определения той среды, в которой рождается понимание. Там формируется метафизическое апостериори. Если оно есть, то мы прошли нулевую точку. Марсель идет по плитам двора Германтов, и происходит первый удар воспоминаний. Он делает шаг в физическом пространстве, а событие шага происходит в пространстве состояний в его сознании. И это событие в пространстве состояний вовсе не отображает шаги в физическом пространстве. В пространстве состояний событие шага одно и уникально, оно есть переход к пониманию. Оно - в другом измерении. Это измерение “чувственно-физическое, и в этом смысле реальное, но неухватываемое. ... Другое измерение можно определить лишь после того, как не позволишь обманывать себя видимой тождественности пространства” (стр.437).
В пространстве состояний действует декартовская редукция. ”Декартовское требование таково: если даже мое существование извечно, если я - реальное существо, протянутое незнамо на какие времена, то все равно - это “я” только здесь и сейчас. Даже если я был бы извечно, все равно ничего не гарантировано и должно совершиться hic et nunc” (стр.438). “Прошлое мы не можем взять в том смысле, что не можем сделать его современным моментом нашей психической сознательной жизни. Так называемая река детства на уровне события случилась не в географическом пространстве. Ее можно найти лишь во времени понимания, или в пространстве и времени понимания” (стр.438). Там сформировались метафизические апостериори, там предметы стали фигурами сознания.
По координате времени понимания невозможно установить координацию событий. Многие “я” сменяются под видимостью одного “я”. “Появившийся в прошлом материал сознательной жизни не доступен этому “я”, он непробиваем...” (стр.439). [В отношение многого в моем сознании сейчас мне кажется, что так было всегда.]
И в реальном времени в сознании присутствуют, как бы видны физическим взглядом разные места, в свое время имплицированные желанием.
БИГЛОВ Ю.Ш. КОНСПЕКТ ЛЕКЦИЙ О ПРУСТЕ МЕРАБА МАМАРДАШВИЛИ
С ЗАМЕТКАМИ ЧИТАТЕЛЯ, ИСПОВЕДУЮЩЕГО
ДЕЯТЕЛЬНЫЙ ПЕССИМИЗМ г.Белгород, 2000г.
