“Итак, для Пруста основным предметом и одновременно материалом понимания, личностного освобождения является некоторая внутренняя книга, записанная в человеке самой реальностью” (стр.159).
Продуктивно разделять в текущем состоянии мыслительного аппарата человека врожденную часть, часть, воспринятую на доверии, и личный опыт индивида. Все эти части “записаны реальностью”, но в разное время. И они не обязательно согласованы между собой.
Эта внутренняя книга определяет поступки человека, и только действуя можно получить доступ для ее прочтения. “То, что мы должны увидеть, мы не можем ни выдумать, ни получить наблюдением - с нами это должно случиться” (стр.160).
Нельзя разрезать цепь природа - мышление - поведение - природа. Есть предел отвлечения, за которым анализ становится непродуктивным.
“Увидеть”, “выдумать” нельзя в этом контексте противопоставлять опыту собственного поведения.
ММ приводит большую цитату из книги Пруста (внутри цитаты в скобках - комментарии ММ):
“Что касается этой внутренней книги загадочных знаков - знаков как бы рельефных, которые искало мое внимание, обследующее глубины моего бессознательного, на которое оно наталкивалось, огибая его со всех сторон, как подводный ныряльщик (снова у нас появляется образ Данте) ...то в чтении ее мне никто не мог помочь; это чтение состояло в акте творения, в котором никто не может нас ни заменить, ни даже сотрудничать с нами. А поэтому сколько людей отворачивается от ее описания!.. Ибо инстинкт нам диктует, ум же под разными предлогами увиливает. Но извинения не входят в искусство (очень важные слова, которые нам потом пригодятся), здесь не принимают в расчет намерения (дорога в ад вымощена благими намерениями - это тоже очень важная вещь: различение намерения и чего-то, что входит в искусство, извинение ведь тоже бессильное намерение). В любой момент художник должен слушаться и считаться лишь со своим инстинктом, почему искусство и есть то, что более всего реально, есть самая суровая школа жизни и действительный последний Суд” (стр.160).
В этой цитате представлено эстетическое кредо Пруста, с которым солидарен ММ. Личность - “это не то, что мы создавали в душе в качестве результата своих размышлений, наблюдений, логических или художественных операций, а нечто, что, независимо от нас, в нас же запечатлено. В этом смысле жизнь наша, как реальная жизнь, есть только нами самими осуществляемый перевод того, что в нас запечатлено. И эта жизнь есть искусство. ...Не то, чтобы идеи, которые мы образовываем, не могут быть логически правильными, но мы не знаем, истинны ли они” (стр.161).
Предлагаются необходимые условия истины. “То есть истина - только то, что сопровождается материальной фигурой...” (стр.161). “Только impression (русское “впечатление” здесь не годится) ... есть критерий истины... Impression для писателя ... - это то же самое, что эксперимент для ученого .., с тою лишь разницей, что у ученого работа ума предшествует, а у писателя - следует потом” (стр.161). Указывается на связь “иероглифов” - материальных фигур истины со страданиями, с расходованием телесных сил. “Пусть разрушается наше тело, поскольку каждая отделившаяся от него частица возвращается к нам, но уже светоносная и прозрачная для чтения” (стр.163). “Значит, частицы нашего тела возвращаются, чтобы восполнить познание...” (стр.164).
ММ отмечает очень важную особенность миросозерцания Пруста: “Взгляд Пруста всегда повернут, чтобы рассматривать жизнь под углом зрения законченности, полноты всего того, что в жизни происходит” (стр.162).
На мой взгляд, это восприятие жизни под углом зрения законченности, крайне важная характеристика миросозерцания деятельного пессимизма. Но с завершением жизни индивида очищается поле для понимания жизни всех недолговечных людей, составляющих несоизмеримо более долговечное человечество. И здесь истина может быть найдена под тем же углом зрения - окончания истории человечества. ММ не идет в глубину.
Еще одно условие постижения истины - душа должна быть способна ее вместить. “Только великодушие может вместить, то есть душа, равная тому миру, какой есть. А другого у нас нет” (стр.165). Вместить в душе и праведника, и бандита. ММ связывает это представление с законом безразличия или законом точки, где равны все силы - точки понимания.
Возвращаясь к роману Пруста, ММ еще раз четко излагает уже знакомое представление о произведении искусства:
“События-понимания. Посредством читаемого мы читаем в самих себе, а не то, что читаем. В этом смысле роман Пруста не есть изображение чего-то, а есть нечто, подобное собору, который виделся Гюго, есть структура, которая сама внутри себя порождает свои собственные события и эффекты и не имеет какого-либо значения вне себя. То есть все значения романа порождены внутри самого романа. И в этом смысле, но уже более широко, события понимания во мне развертываются, когда я беру текст, которым, как фонариком, высвечиваю свои собственные глубины. ... Текст как бы прорастает в читателя и начинает жить своей жизнью” (стр.167).
Смерть индивида “останавливает индивидуальные отклонения от линии предков и обнажает общие состояния и общие черты. Так вот, книги тоже таковы - наше отношение к ним есть способ их жизни. Когда мы читаем, то это не мы читаем, а книга живет. ... Произведение писателя ... является своего рода оптическим инструментом, который он предлагает читателю, чтобы помочь ему разглядеть то, что без этой книги он не разглядел бы в самом себе” (стр.168).
Пруст-индивид переживал мир, находясь под действием заложенного в детстве требования “я не могу быть один”. К этому добавился гомосексуализм. Легкая возбудимость и яркое воображение заставляли его сильно любить и страдать. Таков был модус Пруста - режим жизни, комплекс проявлений. И из этих страданий индивида рождалось понимание мира, роман был формой рождения.
“И наши психические механизмы индивидуально развертывают независимые от них законы сознательной жизни. ... Впечатления есть материал. Модус - дан. Мы не знаем, как он дан, никто не может узнать, почему мальчик-Пруст обладал такой тонкой и чрезмерной чувствительностью...” (стр.170). “Положенное и доступное человеку. Волнение, радость, понимание, интенсивность, ощущение жизни или жизненной напряженности. Что и есть жизнь” (стр.171).
Как происходит развертывание законов сознательной жизни? Часто “наши отношения к миру выступают на уровне некой внутренней беседы с миром, напоминающей выяснение отношений. ... Но сам факт того, что мы приходим в такое эмоциональное внутреннее динамичное движение, все время бьемся головой о некоего воображаемого собеседника, превращая мир в этого воображаемого собеседника, говорит, что в нас есть какой-то пафос. Пафос, не имеющий смысла в терминах конкретного предмета, к которому мы обращаемся. ... И нам очень дорого не потерять уважение - не ее, не его, а именно инстанции, которою представлены она и он. Давайте договоримся называть это прустовским (и одновременно блоковским) словом divinite - божеством, богиней” (стр.172, стр.173).
Перед кем или перед чем мы ответственны за свои поступки? Ведь каждый ощущает эту ответственность. Но перед кем мы вынуждены мысленно оправдываться? Человек выносит судью во внешний мир - божество. Но это - проекция внутреннего процесса постоянного оценивания ситуации, как составной части выбора наилучшего поведения. Каков критерий оптимизации? Он вне индивидуальной жизни. Это повышение потенциала человечества. Уважение к себе - результат удовлетворительной оценки своего поведения на заложенных от рождения, построенных воспитанием, образованных личным опытом внутренних весах.
Достоевский и Ницше искали “божество”, ощущая непрочность человеческой цивилизации без надежного фундамента. “...Вся судьба цивилизации зависела от того, насколько наши обычаи, законы, мораль, привычки имеют корни (в том смысле, что они вырастают из каждого лично), а не просто являются законами силы, поддерживаемой пленкой цивилизации. ... Вся проблема героев Достоевского состоит в том, чтобы нечто, - что принято, что красиво, что добро, - выросло из меня самого. ... А корни, как и полагается корням, уходят в темноту. ... Каждый идет из глубин своей темноты, то есть того модуса, когда он ощутил место своего предназначенья, в котором он должен совершить что-то, чтобы были доброта, красота, истина” (стр.173).
В своем труде понимания мира я искал именно основания организации людей, основания цивилизации. Цивилизация - исторически конкретная форма самоорганизации человеческой популяции. Как уж сложилась, так и сложилась... Действуют лишь ограничения реализуемости со стороны свойств индивидов, в которых органикой заложен аппарат оптимизации поведения с использованием комплексной картины мира в сознании с целью повышения потенциала человечества. Есть ли это основание цивилизации, как исторически конкретной формы? И да, и нет. Возможно множество удовлетворительных форм в каждый момент. Какая из них реализуется, зависит от множества не столь фундаментальных факторов.
Герой Пруста понимает, что истина не в конкретных качествах внешних предметов, а в божестве. И он смог освободиться душой. А Достоевскому такое освобождение не удалось. “Все тексты Достоевского, как, кстати, и Блока, - это их непрерывное выяснение отношений с собой, где идет душераздирающий диалог вслух - а почему? Ведь все совсем не так. И все эти магические фразы ... должны развеять недоразумение. Вот сейчас я их скажу - и завтра рассеется. Наступит весна. Потому что мой народ (то есть народ Достоевского) сам по себе хорош, он просто не понимает, каков он и что ему нужно, а я как бы застрял на его несправедливости ко мне и никак не могу это недоразумение развеять, потому что я-то знаю, что народ добрый и хороший, но только сейчас с ним затмение. А я ему объясню, что это только показалось, приведу факты...” (стр.175).
Таков внутренний “страстный бег” писателя. “Конечно, потом обо всех русских писателях россияне стали говорить одну и ту же традиционную стандартную фразу: он любил Россию. Но дело в том, что они не любили Россию - они пытались ее из себя породить” (стр.175). Приходится напомнить, что все - здесь и сейчас, и нет другого мира, другой реализации. “Ибо не существует никаких стран, которые сами по себе имели бы определенный качества, а уродства страны были бы лишь временной несправедливостью по отношению к тем, кто любя страну, развеял бы ее качества в своем внутреннем страстном беге” (стр.175, стр.176).
Человек призван к пониманию и к освобождению через понимание. “Истина освобождения проста. Нужно узнать божества, хотя они невидимы. Узнать, что я имею дело именно с ними, а не со странами, нациями, предметами, женщинами, мужчинами и так далее; узнать то, что мною уже принято в качестве инстанции и критерия. ... Значит, чтобы принять, нужно узнать divinite и оставить в покое предметы, на которые божество замкнуто. Иначе наша совместная жизнь будет адом” (стр.176). А выяснение отношений не ведет к истине. Все собеседники правы, а “правда существует тогда, когда не нужно выяснять отношения. Сам шаг выяснения отношений означает невозможность истины” (стр.176). Собеседника, возражающего собеседника нужно полюбить божественной любовью. “Той, которая видит невозможное в модусе. В модусе твоего соседа, который тоже находится в страстном беге, в пафосе выяснения истины, и ты-то знаешь, что в мире не совершено, наверное, никакого зла, которое не совершалось бы на основаниях добра. ... Так и для совершения зла: если бы для этого не нужен был пафос добра и справедливости, то просто не хватило бы энергии и люди ленились делать зло. Зло делается потому, что в него может быть вложен пафос - бег справедливости и добра” (стр.177).
Отлично! И добро и зло, творимые людьми - результат одного и того же процесса - выбора наилучшего поведения. Дело в индивидуальном оценивающем аппарате и в той картине мира, которая используется для прогнозирования последствий. Сугубо индивидуальных.
В завершение этой насыщенной лекции ММ развивает образ - яркую физическую метафору. Истина связана с впечатлением от некоторого материального знака (например, элементов некоего идеального общества в сегодняшнем). Можно представить, что от этого материального знака исходит указующий луч. Этот луч и производит в нас впечатление. Луч в пустоте был бы прямым. Но в реальном мире он только и может существовать в человеческом материале и в поле тяготения других предметов. Эти два фактора искривляют луч истины. “И поэтому, отмечает Пруст, работа мыслителя, писателя или освобождающегося человека (для него это одно и то же) состоит в том, чтобы выправить эту кривую, чтобы луч как бы прямо исходил из предмета, производящего впечатление” (стр.178).
Мешают ленность, страх и надежда. “Вместо того, чтобы уходить и строить заново в другом месте, мы бесконечно чиним один и тот же дом. Смерть же, если мы поняли ее молнию, говорит нам - бросай” (стр.178).
Стоит добавить, что мыслитель выпрямляет луч истины, искривленный в человеческом материале, в котором он только и может существовать, наблюдая лишь крохотный отрезок этого луча. Тот отрезок, который внутри него. Как уж тут рассчитывать на надежный результат. Восстановить “замысел божий” - откуда и куда этот луч - это и есть выпрямление - redressment.
БИГЛОВ Ю.Ш. КОНСПЕКТ ЛЕКЦИЙ О ПРУСТЕ МЕРАБА МАМАРДАШВИЛИ
С ЗАМЕТКАМИ ЧИТАТЕЛЯ, ИСПОВЕДУЮЩЕГО
ДЕЯТЕЛЬНЫЙ ПЕССИМИЗМ г.Белгород, 2000г.
