Самое трудное еще впереди. Следующий закон нашей психической жизни: “всегда уже поздно”. “В действительности человек не стоит перед жизнью, как перед рекой, на ее берегу, и не решает проблему броситься в нее или не броситься. На деле он уже в реке и уже машет руками, и то, что сейчас стоит перед ним и с чем он имеет дело, есть что-то, в чем он уже участвует, что идет к нему вместе с ним самим. Поэтому поздно - в том смысле, что уже раньше делалось, было или должно было быть. Ситуация выбора распределяется на гораздо больший отрезок времени, чем время нашего решения или взгляда” (стр.254).
Вообще-то, выбирается поступок, а не одна вещь из предъявленных. Здесь асинхронность - не помеха.
Связанность, обусловленность сиюминутной ситуации и прошлого скрыта от человека. “Время подменяет все вещи, и человек, как говорит Пруст, всегда считает, что то, что сейчас с ним, - это всегда другое, никогда не то, что было, каждая ситуация новая - это и есть признак времени” (стр.254).
“Как бы между мной и тем, что я должен увидеть и осознать, встает, индуцируется (в том числе временем, в силу его свойств, о которых мы говорили) экран, подвешенный где-то - между” (стр.255). Как дощечка с картинкой перед мордой осла, которую держит седок. И мы, как этот осел, не можем увидеть седока - всю картину мира, так как не хватает объема восприятия. “Действительность закрыта от нас названиями и нашими предметными представлениями, или объективацией (философы употребляют такой возвышенный, не очень ясный и не очень точный термин)” (стр.256). Человек находится в положении двумерного существа в плоской стране (была такая книга Чарльза Хинтона). А эта плоская страна находится в трехмерном мире. И мы видим лишь плоские срезы реальных явлений. Чтобы понять что-либо, нужно допустить существование других (дополнительных) измерений, и тогда - “увидеть”. “Слово “видеть” мы воспринимаем обычно как просто слово, а на самом деле в нем содержится вся философия. В одном слове “увидеть”. ... Это значит увидеть в конкретном явлении, в феномене, или увидеть эпифанически. Вся философия резюмируется этим словом” (стр.258).
Дальше ММ приводит примеры того, что “наши психологические состояния и наши нравственные “понимания” подвержены странным метаморфозам и превращениям, от нас не зависящим. Но это и есть работа закона” (стр.239). Он описывает отношение русских людей к доносительству в разные времена. Терроризм конца 19-го века - и абсолютное моральное табу на доносительство, хотя оно превращалось в соучастие в убийствах. А потом вакханалия доносов в 20-х годах 20-го века. “Ведь люди, казалось бы, не любили доносить, - они еще в начале века считали, что это нехорошо. ... Добрый поступок - это не доброе намерение. Оказывается, для того, чтобы подобные вещи не попадали в не зависящий от нас процесс превращений и метаморфоз, они должны на чем-то держаться. В нравственной русской истории не выработались структуры личности. А это единственное, что может держать, все остальное - песок, на котором ничего нельзя построить. Нужна форма” (стр.259).
“Лавина доносов останавливается только тогда, когда находит перед собой достаточно большое число людей, обладающих личной структурой или хребтом” (стр.260). Нет таких людей, и ситуация сверхоткровенности на допросах декабристов повторяется на допросах коммунистов 30-х годов 20-го века. Общему противопоставляется поведение на допросах декабриста Лунина. “А для Лунина проблемы не было: друга в разговоре со следователем я не назову - это мое личное дело” (стр.261). То, что достойное поведение Лунина - не случайность, подтверждается его позицией по отношению к польскому восстанию. “Лунин не был патриотом, не славил русское оружие, которое оставило Польшу в пределах Российской империи, и не поддерживал польских повстанцев. Его интересовало другое - что поляки сами сделали. Вы так сделали, так сами организовали свою жизнь, - вы должны и платить. Последствия таковы, потому что вы достойны их, - такова была его позиция. И ее нельзя поколебать тем или иным конкретным поворотом событий” (стр.261). ММ сравнивает “все, что в нас есть человеческого - не наши свойства, а продукт цивилизации” (стр.261) с обработанной землей. “Та земля, на которой что-то вырастает, - она продукт культуры и нарастает по сантиметру, очень долго и медленно, но ее легко разрушить” (стр.262). Результат таков: “есть ситуации, которые не нами созданы, и не на наших побуждениях и метаниях будут основаны их решения” (стр.262). Всегда уже поздно метаться. Культурный слой, который определяет качество побегов, уже сформировался или не сформировался. Но именно сейчас формируется почва для будущих всходов.
Немецкий математик Гильберт предлагал своему сотруднику еврею Куранту подать в суд на фашистское правительство за притеснения. Американцы-победители спрашивали выживших немцев: “Почему вы не протестовали?” Эти факты - яркие примеры непонимания ситуации разрушения буржуазной цивилизации в Германии. “Культурная структура является законом и тогда, когда она со-держит кисель нашей психики и организует ее, - и она же действует, когда ее нет. Такой странный парадокс” (стр.264).
Понять себя, увидеть вклад культурного багажа (каким бы он ни оказался) в собственные поступки. Пруста занимала “прежде всего проблема перевода того, что уже испытано и что в тебе есть - знаешь ты об этом или не знаешь, понимаешь или не понимаешь. Не проблема описания мира, а перевода на какой-то язык испытания или состояния, независимого от тебя” (стр.264, стр.265). Нужно не избавляться от переживания неотчетливыми восклицаниями (“Ах!”), а углубляться в понимание своего состояния. Результатом такого углубления становится произведение - материальное воплощение закона, “наглядный единичный экземпляр закона, - не как продукта сравнения вещей, а в смысле эпифании - единицы, которую я вижу” (стр.265). Тогда “оставаясь внутри материи конкретного примера или случая, мы полностью видим закон” (стр.265). Произведение - “это не какие-то воспарения, не витающий в нашей духовной жизни пар, а материя” (стр.265). [Произведение фиксирует прошлое, из-за которго “всегда уже поздно”.]
Произведение нуждается в форме, способной вместить и держать человеческие состояния, “которые обладают свойством сохранять себя, увеличивать себе подобное” (стр.266). “Форма, структура и есть то, на основе чего человеческое состояние обладает свойством бесконечности и понимания бесконечного. Ведь эстетическая радость бесконечна, моральное переживание - бесконечно, хотя оно одно, но внутри себя оно бесконечно. В космосе это - единственный вид такого рода событий” (стр.266). То есть наше продвижение в глубину смысла должно быть соответствующим образом закреплено, чтобы результат не потонул в песчаной осыпи. “Я говорил вам, что мы в потоке, в котором все рассеивается, если нет сильно организованных, сильно сцепленных сохраняющих структур. Нечто сохраняется или увеличивается не желанием полета. Само себя оно увеличить не может, оно исчезнет” (стр.266).
Дальше следует изложение эстетических взглядов самого ММ.
“... Потому что состояния, которым я сейчас приписал свойства сохранения и увеличения самих себя, имеют очень странный статус в космосе. Во-первых, они в нем существуют и, во-вторых, существуя, они явно избыточны, неутилитарны. То есть я хочу сказать (выдавая свою тайную мысль, которая должна быть итогом рассуждения), что в действительности наша духовная жизнь - метафизика, литература, искусство, право, мораль - имеет в своей основе излишество, динамическую избыточность, которой нельзя придать смысл и которая неразрешима ни в каких терминах пользы, ни в каких терминах конкретной ситуации” (стр.266).
С таким неоригинальным взглядом я не согласен. Требование наличия смысла должно разрешаться в категориях отбора структур самоорганизации при ограничении ресурсов. Неутилитарное может возникать при динамическом и местном избытке ресурсов или при отсутствии допустимой конкурирующей структуры самоорганизации. Массовые материальные проявления духовной жизни в произведениях искусства не таковы. Утилитарный смысл права и морали хорошо виден при распаде цивилизации, когда они перестают действовать.
Неутилитарность существует как рисковый и неокупившийся результат инвестирования временно свободных ресурсов.
Свое представление о природе художественного слова ММ иллюстрирует так:
“Я слышу звуки песни... Откуда же я знаю, что это песня? В нашем поле зрения и слуха существует масса таких вещей, которые не задействованы и вообще никак не используются, потому что наша психика гораздо богаче, она избыточна. Однако, когда я говорю, что не слышу в потоке речи отдельное слово, сообщающее смысл, я тут же могу ввести такой признак: а поэзия заставляет нас слышать слово. Значит, это другой режим психической жизни. ... Скажем, - слово: я его воспринимаю - и оно умерло в акте моего восприятия; я же не тащу его с собой, я воспринял, что мне сказали. А когда поэт останавливает слово, то я, во-первых, слышу слово, и, во-вторых, оно является выражением того, что вообще невидимо. Следовательно, искусство и литература содержат в себе некий первичный слой, в котором ничего не изображается - это некоторые первообразы или пре-ображения (... что не является образом чего-либо). Безусловно, первичными художественными изображениями являются символические изображения божеств. ... Или пример с иконой. Известно, что в православии проблематика иконы сводилась к следующему: одно дело - видеть икону, а другое - видеть то, что на ней изображено. Такое отношение к образу структурирует весь процесс духовной жизни. Она ... приобретает способность сохраняться и увеличиваться” (стр.266,стр.267).
“Пруст создал структуру, и она увеличивается тем, что мы ее понимаем. При этом она остается сама собой, то есть в одном экземпляре, но в нее вливается бесконечность интерпретаций. Причем моя - далеко не единственная...” (стр.267). “Поскольку знак или предметная структура, которая не использована, которая избыточна, - не служит цели перехода к чему-либо другому, она не соответствует никаким практическим потребностям, иначе она просто умирает в акте потребления” (стр.268).
Информационные процессы - не избыточное, а практическое, обеспечивающее существование. Поэтому отсеялись естественным отбором те, кто был слаб умом. Хотя само появление развитого мозга у человека - результат случайно (без цели создать человека) сложившейся химии живого вещества - одного варианта из множества возможных по физическим, химическим, биологическим ограничениям, и испытанных в природе.
ММ говорит, что в истории человечества когда-то случился переход в другое измерение - “дополнительное измерение пре-ображения или во-ображения” (стр.268).
Воображение - это до-человеческое. Это часть прогнозирования развития ситуации по случайной выборке фактов. Такое прогнозирование - развитая способность высших животных. Оно используется для классификации ситуаций по требуемым реакциям. У человека прогнозирование ведется на комплексной картине мира, дефекты которой восполняются вероятными фиктивными продолжениями. При согласовании людьми своего оптимального поведения требуется унифицировать эти “заглушки” - изобразить Бога.
“Оказывается, одним из признаком дополнительного измерения является то, что здесь совершается переход в невидимое, в то, что не поддается изображению. Бог ведь невидим, и икона не претендует на то, чтобы показать Бога; она претендует на то, чтобы, показав что-то, сделать нас способными увидеть невидимое. И это уже будут не “первые опыты” природы, и не желание полета, а машина, позволяющая летать. Летящая машина” (стр.268).
Последний аккорд лекции:
“Мы начали с того, что все, что нужно узнать, понять, в нас уже запечатлено, - и к этому мы должны прийти в своих выводах. Но размерность не совпадает - мы опаздываем по отношению к самим себе. ... И мы сами себе оказываемся недоступны без дополнительного или еще одного измерения. Это измерение и было изображено. Измерение изо-бражения, содержащего в себе первичный, метафизический элемент, элемент сверхопытный, неразрешимый в опыте и избыточный по отношению к нему” (стр.268).
В необъяснимости выбора одной женщины из тысячи ММ видит указание на избыточность нашего состояния по отношению к качествам предмета. “Нет, не в этом дело, просто пафос - избыточная сила в составе космоса” (стр.268).
Это уход от углубления, ставящий под сомнение добротность всего произведения. Вовсе не исчерпаны возможности для понимания и такого феномена как любовь. И если находится объективное основание любовного выбора, то что прикажете делать со всеми “красивыми” мистическими рассуждениями автора?
“Избыточной” называть силу, которая просто и пока не находит свое место в используемой картине мира, нельзя.
БИГЛОВ Ю.Ш. КОНСПЕКТ ЛЕКЦИЙ О ПРУСТЕ МЕРАБА МАМАРДАШВИЛИ
С ЗАМЕТКАМИ ЧИТАТЕЛЯ, ИСПОВЕДУЮЩЕГО
ДЕЯТЕЛЬНЫЙ ПЕССИМИЗМ г.Белгород, 2000г.
